— И что, нельзя было договориться?
— М-м…
— Вот в Орхомене договорились. Мой господин слыхал про Орхомен?
— А-а… — Кефал навострил уши. — Ы-ы?
— Учредили праздник в честь Косматого. Милый такой праздник, безобидный. Назвали Агрионией…
Побуждение к дикости, отметил юноша. Хорошо назвали, по-доброму.
Утром Кефал изнывал от жалости к самому себе. Хотелось в загонщики. Охотник до мозга костей, юноша всем сердцем стремился в горы, к Персею. Но Убийца Горгоны наотрез отказался брать Кефала с собой. Дескать, обещал присматривать, а не тащить в пасть дракону. Случись что, отец Кефала не простит. Все, спор окончен.
— Трех местных красоток назначают дочерьми бедняги Миния. Те садятся вечерком под окошком святилища. Вечерок поздний, дело к полуночи. Прядут, судачат, чешут язычки. Сетуют, что искали Косматого и не нашли. Тонкий намек, да? Придя к выводу, что бог наслаждается обществом муз, девицы начинают загадывать друг другу загадки. «Ах, что бы ты сделала, душечка, став женой ванакта?» Тут из храма выбегает жрец с мечом. Девицы — врассыпную…
— О-о…
— Вот и я говорю: о! И все довольны. Правда, если жрец кого догонит, то убьет. С другой стороны, бегать надо лучше. Если ты — жирная, тяжелая на ногу корова, зачем тебе жить? Лично я люблю бойких… О, какая кожа! Какая гладкая кожа! Я умащу моего господина мятой и майораном. Для вспыльчивых добавим лаванды…
Блаженство куда-то делось. Лежа на животе, лицом вниз, Кефал чувствовал себя неприятно беззащитным. Он попытался извернуться, желая внимательней рассмотреть болтливого массажиста. Тот пресек бунт на корню:
— Лежи смирно! — меж лопатками затрещало. — Не мешай мне делать тугое подвижным… Так вот, Персей! Лекарь буйных вакханок? Ха! Мудрее послать хорька для спасения мышей. Учредили бы праздник, и дело с концом…
Беспокойство усилилось. У слухов — быстрые крылья, но вряд ли идея Мелампа уже стала достоянием сплетников. Как мятежный титан противится хватке Бриарея-Сторукого, Кефал вывернул голову, скосил глаз на массажиста — и окаменел. Сейчас юношу не размял бы и циклоп. Бородища веником, плечи горой, грива спутанных волос — над Кефалом трудился косматый дядька, с которым фокидец имел счастье беседовать на морском берегу.
— Не бойся, Головастик, — сказал лже-массажист. — Я не причиню тебе зла.
Тело не слушалось. Мрамор, бронза; окоченевший труп.
— Вдохни. Выдохни. Задержи дыхание…
Ладони, тяжкие как утесы, надавили на спину. Ниже, ниже; до поясницы. Остатки воздуха с шипением покинули грудь Кефала. Сладостный хруст пробежал вдоль хребта. Блаженство странным образом мешалось с ужасом. Дернись юноша невпопад, и Косматый с легкостью свернул бы ему шею. Но если не свернул до сих пор, дал живым уйти с берега…
Если же он бог, то свернутая шея — не самое страшное.
— Почему ты преследуешь меня?
— Я? — изумился Косматый. — Преследует Артемида-Охотница. Преследует Аполлон-Стрелок. Ты преследуешь дичь, выйдя на охоту. Я просто жду за любым поворотом. Вы сами находите меня. А потом жалуетесь: помрачение, мол, рассудка. Так и я могу спросить: почему ты не пошел с Персеем? Там веселая охота, а ты киснешь в бане. Бежал бы, грязный и вонючий, за бешеными девками… Вот это жизнь!
— Меня не взяли!
— И ты покорно согласился? Не удрал в горы? Ягненочек! Явись ты во время гона, Персей вряд ли убил бы тебя за ослушание. Тебе поставили решетки — сюда можно, туда нельзя — и ты подчинился. Значит, решетки — ты сам. Ходячая кладовка с засовами и цепями…
Косматый игриво ущипнул юношу за ягодицу.
— А ты? Что бы ты сделал на моем месте?
— Не равняй нас, сын Деионея. Мои решения сожгут такого, как ты. Поверь, для меня в юности не пожалели решеток. И где они теперь? Осталась последняя, но это ненадолго. Жаль, что Персей не разделит моего ликования. Я надеялся, но, видать, не судьба…
— Не разделит?
— А ты не знаешь, Головастик? Он сойдет с ума на этой охоте.
— Ты поразишь его тирсом?
— Я? Нет, это было бы не по-братски. И потом, я ленив. Зачем делать чужую работу? Умница Меламп позаботится о нашем великом друге.
— Врешь!
— Я так понимаю, ты по-прежнему не хочешь меня. Дерзишь, мой славный?
— Зачем Мелампу покушаться на Персея?
— Зачем купец плывет на край Ойкумены? Выгода, сладкий — та еще богиня. Меламп хочет земель и титула; ванакт Аргоса хочет голову Персея. Отчего бы двум разумным людям не столковаться?
— Анаксагор и Персей — друзья! Братья…
— Мы с Персеем — тоже братья. Задолго до твоего рождения Персей взял Аргос на щит. Анаксагор был тогда твоим ровесником. Правда, не таким красивым. Он до сих пор кричит ночами — ему снится резня. Дворец плавал в крови. Ты не видел, как убивает Убийца Горгоны? Тебе повезло. В этом он — бог. Говорят, его учила Афина-Копейщица. Единственная на Олимпе, она разит с ледяным сердцем. Веришь? Я верю.
Косматый наклонился к уху юноши:
— Хочешь, я смешаю для тебя козий жир с жасминовым маслом? Ты спрячешь комочек в кудрях, жир потечет на жаре, и твое благоухание взлетит к небесам. Аргос умрет от вожделения. И что нам какой-то Персей?
— Это точно те ворота?
— Точно. Дирасские, северные.
Амфитрион осторожно выглянул из-за храмовой ограды. Мордатый караульщик был на месте: подпирал стену. В ворота ползла тележка, влекомая ослом-меланхоликом. Возница шел рядом, подгоняя осла хворостиной. Удары его не смутили бы и мотылька.
— Шевелись! — гаркнул караульщик.
Он хотел дать ослу пинка, но поленился. Стянул с головы пыльный шлем, утер пот со лба. Торчи тут, понимаешь, на жаре…
— Пошли! Он всех пропускает. И в город, и из города.
— Нельзя, — отрезал Кефал. — Он нас запомнит.
— Ну и Тифон с ним! Там дедушка! Его же отравят!
Мальчик приплясывал на месте от нетерпения. Жажда действий изнуряла его, требуя выхода. Надо спешить! Бежать! Догнать дедушку, предупредить…
— Ты что, дурак? Когда нас хватятся, первым делом допросят караулы. И вышлют погоню. Они местные, знают каждую нору. Не уйдем. А если нас никто не видел — куда погоню слать?
— А если он не уйдет?
— Уйдет, как миленький. Он воду пьет все время. Видел? Вон сколько вылакал! Захочет отлить, тут мы и проскочим. Ты давай, наблюдай. Иначе проморгаем.
Храм Аполлона Дирадиота служил обоим надежным прикрытием. У святилища не было ни души, лишь за оградой пасся на привязи кудлатый баран. Не зная, что предназначен в жертву, баран наслаждался жизнью. На то он и баран, подумал Амфитрион. А мы на то и люди… Выглянув по-новой, мальчик зауважал Кефала пуще Дельфийского оракула. И впрямь, караульщик уныло изучал шлем, словно прикидывал: не отлить ли туда? Нет, раздумал — выскочил за ворота, убедился, что дорога пуста, и заспешил к ближайшим кустам.
